— Откуда ей знать, рисковал я жизнью или нет?
— Вы мне уже сказали, что сами думали, что она как-то узнает об этом, — ответил я. — Вы были правы.
— Но если она никогда меня не видела… — начал он и смущенно остановился.
— Она не женщина, — сказал я.
— А почему вы так интересуетесь ею? — вдруг спросил Кобринский.
— Я хочу ее кое о чем спросить.
— Если в вашей наскоро слепленной истории есть хоть капля правды, рискуйте жизнью, и она к вам придет.
— За восемь тысяч лет ее ни разу не видели с инопланетянином.
— Тогда я повторяю: почему вы так интересуетесь ею?
— Это очень трудно объяснить, — замялся я.
— Отлично. Пора кому-то кроме меня попасть в неловкое положение.
— Мне было ее видение. Я должен узнать, почему.
— Было видение? — повторил он. — Хотите сказать, как святые являются верующему?
— Может быть.
— Может быть? — повторил он. — А это как понимать?
— Это могло быть сном. Если это было видение, я должен узнать, почему из всех не-землян она выбрала меня, и чего она от меня хочет.
— А если сон?
— Тогда я буду знать, что она ко мне не приходила, и я беспрепятственно смогу совершить религиозный ритуал, который слишком долго откладывался.
— Какой ритуал? — с подозрением спросил Кобринский.
— Самоубийство.
Кобринский заморгал.
— Остаюсь при своем мнении: вы, ребята, оба спятили.
— Очень жаль, что вы так думаете, — сказал я.
— Послушайте, — Хит наклонился вперед. — Я не знаю, кто она:
Женщина, инопланетянка, телепортер или, как думает Леонардо, Мать Всего Сущего — но я знаю, что меньше двух месяцев назад она была на моем корабле, и что существует более сорока картин, голограмм и скульптур, изображающих ее, и самой старой более восьми тысячелетий. Это, во всяком случае, факты.
— Вы действительно встречались с ней? — спросил Кобринский.
— Мы оба встречались, — ответил Хит.
— Почему же вы не спросили ее о том, что хотите знать?
— У меня к ней вопросов нет, — сказал Хит. — А Леонардо в то время не знал, кто она — или не знал, та ли она, за кого он ее сейчас принимает.
— О'кей, — сказал Кобринский. — Теперь я знаю, какой интерес у него. А у вас?
Лицо Хита стало безразличной маской.
— Я просто помогаю Леонардо ее найти.
Кобринский перевел взгляд с Хита на меня и обратно.
— Вы лжете, — сказал он. Потом повернулся ко мне.
— А вы говорите правду — но вы ненормальный.
Он сделал паузу.
— А этот Венциа? Ему что от нее надо?
— Он хочет узнать, что кроется за пределами этой жизни, — ответил я.
— И он думает, она ему скажет?
— Да.
Кобринский нахмурился.
— Они что — выпустили всех сумасшедших в Олигархии и дали им мой адрес?
— Можете нам не верить, — сказал я.
— Спасибо. Я и не верю.
— Все, чего мы просим, — продолжал я — это разрешить нам остаться на Солитере, пока она появится.
— Она не появится, — ответил Кобринский.
— Надеюсь, что вы не ошибаетесь.
— Мне показалось, что вы хотели поговорить с ней.
— Я должен поговорить с ней — ответил я. — Никто не может хотеть встретиться со своим божеством.
— Так она уже божество, а не одинокая женщина, которой нравятся мужчины, пытающие судьбу?
— Я не знаю, — сказал я. — Именно это я должен выяснить. Вы разрешите нам остаться на Солитере?
— Я не даю разрешений, — сказал Кобринский. — Хотите — уезжайте, хотите — оставайтесь.
— Спасибо.
— Не за что, я всегда благоволил к сумасшедшим, — он помедлил. — Когда она появится, по-вашему?
— Не знаю.
— Ну, если после сегодняшней ночи, то лучше ей быть божеством.
— Почему? — спросил Хит.
— Потому что я балуюсь с новым вариантом моей плазменной живописи, — ответил Кобринский. — Сегодня ночью собираюсь испытать. А когда испытаю, вся эта планета останется радиоактивной на ближайшие семьдесят-восемьдесят лет.
— Что вы этим хотите сказать? — спросил я.
— Вы знаете, что происходит при плазменной живописи? — спросил он в ответ.
— Библиотечный компьютер на Дальнем Лондоне дал мне краткую справку.
— Ну вот, это очень интересный процесс, но мне всегда казалось, что он несколько ограничен, — произнес Кобринский. — Сейчас, когда я получил возможность поиграть с необитаемой планетой, я собираюсь применить управляемые взрывы с использованием нестабильных атомов. Для художественной выразительности.
— Вы уже пробовали такое? — спросил Хит.
Кобринский усмехнулся.
— Если бы я пробовал, вы бы получили смертельную дозу радиации, только выйдя из корабля, — он сделал паузу. — Но я прогнал идею через компьютер, и он говорит, что должно получиться.
— А нам не опасно находиться на планете, пока вы занимаетесь вашей плазменной живописью? — поинтересовался Хит.
Кобринский утвердительно кивнул.
— Бункер имеет противорадиационную защиту, — снова пауза. — Если у вас на корабле есть защитные костюмы, было бы неплохо достать их и принести сюда. Для вас-то я могу что-нибудь выкопать, но ума не приложу, что подойдет ему.
И он кивнул на меня.
— Тогда я немедленно принесу их, — сказал Хит и вышел из бункера.
Мы с Кобринским несколько минут сидели молча. Наконец он глубоко вздохнул.
— Хотите верьте, хотите нет, — сказал он. — Но хотелось бы, чтобы вы не были сумасшедшим.
— О?
— Я всю жизнь был одинок.
— Мне казалось, что люди ничего не имеют против одиночества, — ответил я.
— Не верьте, Леонардо, — ответил он.
— В таком случае, можно мне задать вам личный вопрос?
— А какие же вопросы, по-вашему, вы тут задавали?